«Из трех шариков возникает принятие себя». Петербурженка Лариса Афанасьева строит в германском Цайце постоянный филиал Упсала-цирка

Там уже занимаются 50 детей и подростков из Украины, в постановках участвуют сирийские и афганские беженцы. А в августе цирк собирается ставить спектакли по текстам Ремарка и Костюченко.

Автор Trendz Анна Рош поговорила с Ларисой о работе с украинцами, отношениях с российской властью, терапевтической роли искусства и о планах на будущее проекта в Европе.

- Расскажите, что такое Упсала-цирк?

- Для тех, у кого при слове «цирк» загораются разного рода лампочки в виде несмешных клоунов, детских травм и дрессированных животных, хочу сказать, что философия нашего цирка совсем другая. Упсала-цирк - социальный, образовательный и культурный проект.

В 2000-м году мы начали работать с детьми, которые находились на улице. Это был запрос того времени. Мы нашли этот инструмент социальной педагогики, чтобы на него ответить. Развиваться в России - это был вызов. Сначала мы думали, что нашему милому государству это нужно. Лет десять не могли поверить своим глазам и ушам, что это не так. Когда поверили, все стало проще. Мы нашли спонсоров в бизнесе, у нас появилось свое пространство и репертуар. Для России мы знаковый культурный проект. В Санкт-Петербурге у нас сейчас занимаются около 140 детей. Все программы для них бесплатные. Работает очень классная команда профессионалов. Это молодые люди, которые не похожи на грустных школьных училок, а такие татуированные, харизматичные, классные ребята.

Когда мы говорим «социальный проект», у многих поднимаются бровки домиком и включается жалость. Они думают: «Ой, да, надо бедным деткам помогать».

Мы решили отказаться и от этого стереотипа. Мы делаем классный современный продукт, чтобы, когда наши подростки выходят на сцену, они испытывали чувство успеха. Это как раз то, чего им не хватает в жизни.

Мы себя позиционируем как «цирк, открытый для жизни». Наша задача - не отмораживаться от того, что происходит, реагировать на события.

Мы не поддерживаемся государством, теперь уже не потому что они нам не дают, а потому что мы не берем.

Это решение мы окончательно приняли в 2014 году, когда были события в Крыму. Когда мы принимаем решение взять кого-то в спонсоры, мы как невеста и жених, должны быть оба согласны. Мы должны разделять ценности. А наше государство уже давно стало производителем каких-то других ценностей. Поэтому мы независимый проект и свободны от идеологии.

Мы - территория свободы и безопасности, где подростки говорят о своих проблемах.

Со зрителями мы тоже говорим о важных проблемах, и этот разговор часто строится на неудобном для власти языке.

- В данный момент часть вашей команды находится в Германии. Почему именно здесь?

- Впервые мы сюда приехали в 2017 году. Мы с другом случайно увидели город Цайц. Это такой немецкий Детройт на территории бывшей ГДР. В какой-то момент отсюда выехало почти 50% населения. Уехали, видимо, лучшие люди, остались те, кому сложно справляться. Здесь много заброшенных зданий, но при этом это город с историей, со своей какой-то удивительной энергией. А в 2017 здесь уже было много беженцев из Сирии и Афганистана.

Наши подростки тогда говорили, как круто, что Россия - такая военная держава и вообще мы всем «жопу надерем». Это для меня было очень тревожным звонком.

Эти ребята попадают к нам с повесткой дня улицы, с тем, что говорят по телеку и в обычных семьях. Дальше наша задача с этими стереотипами что-то делать. Они и во мне есть, и в вас - но я могу, например, взять книгу и почитать. У меня есть этот инструмент. А у них нет. Так что мы эти инструменты для них придумываем.

Мы тогда решили приехать в Цайц и сделать резиденцию, которую назвали «Rebels for Peace», чтобы поговорить с подростками о войне и мире.

Мы предчувствовали сегодняшние события, потому что они уже где-то в воздухе были - эта тема милитаризма была уже заряжена.

У нас было две группы подростков: наши и беженцы из Сирии и Афганистана. И состоялся удивительный диалог. В первый день мы задали вопрос: «Кто считает, что стране нужна армия? Сделайте шаг вперед». Все русские дети сделали шаг, а все, кто видел войну, остались стоять на месте. С этого мы начали выстраивать какую-то историю.

Меня часто спрашивают, зачем вообще с детьми говорить на эти темы. Я уверена, что они их касаются. Дети должны знать, что государство может их взять в заложники, что они могут стать пушечным мясом. Они должны осознавать, на что могут пойти.

 - Сейчас вы делаете проект с детьми из Украины. Сложно было на это решиться?

- Первое время было очень страшно. Мы не понимали, как мы вообще к людям из Украины подойдем. Как мы рот откроем.

Но единственное, что мы сейчас можем делать - это выстраивать диалоги, протягивать друг другу руку. Есть шанс, что кто-то вашу руку не возьмет, но это нормально.

Мы не должны вести себя как будто мы в песочнице, где кто-то на кого-то обижается. Мы же взрослые люди - и за нами стоят дети.

Сейчас к нам ходит 50 детей и подростков из Украины. Мы занимаемся пять раз в неделю. Шестой, дополнительный, просто куда-нибудь в парк идем, в футбол играем. Приходят дети от 4 до 16 лет и их мамы. И мы дышим. Мы продолжаем друг друга поддерживать. Одна украинская мама сказала:

«Я хочу, чтобы мой ребенок не испытывал ненависти. Поэтому он здесь».

С ненавистью тяжело жить. Мы имеем на нее право, но мы можем ее перерабатывать.

В августе мы будем делать еще один проект, с профессиональными артистами. Мы хотим взять тексты Ремарка «На западном фронте без перемен» и тексты Елены Костюченко для «Новой газеты».

Ничего не изменилось. Если не говорить, что это Ремарк, а это Костюченко, то и не поймешь. Опять эти мальчики гибнут. Опять у этих мальчиков забирают будущее.

Это коснется целого поколения и еще долго будет с нами. Я понимаю, что это просто попытка… Но это хотя бы попытка.

- Вы руководите российским проектом в Европе. Как вы относитесь к разговорам об «отмене русской культуры»?

 - Мне кажется, что не стоит долго размышлять по поводу того, что вот мы, русские, у нас комплекс вины. Забыла, как зовут прекрасного ученого, который был в концлагере и который сказал, что нет коллективной ответственности. Это слишком общее понятие.

Когда бомбы и снаряды перестанут летать, мы можем поговорить про коллективную ответственность. Но сейчас я не понимаю, что лично мне с этим понятием делать. Ну кроме как пойти лечь в психиатрическую больницу.

Есть твоя индивидуальная ответственность и то, что ты с ней делаешь.

А история про то, что русскую культуру отменяют… Это же невозможно. Какой-то дядя или тетя что-то там сказали, ну окей. И дальше что? Мне кажется, нужно перестать на эти разговоры тратить время и делать что-то конкретное.

- Вы боитесь последствий для проекта в России из-за того, что вы уехали в Европу и работаете с украинскими беженцами?

- Боимся. Но мы не можем сидеть парализованные страхом и ничего не делать. У нас есть одна надежда... При слове «цирк» у всех этих чинуш такая дебильная улыбка появляется. Они думают: ну дураки. Чего с дураков взять? Помните, к Зеленскому они долгое время пытались такое отношение навязать - что он клоун, как бы обесценить. Про ответственность перед обществом или что мы говорим на «серьезные» темы, можно чиновникам и не объяснять.

Конечно, нужно думать о команде, которая осталась в Петербурге. Мы пытаемся своими высказываниями наших коллег не подставлять. Вчера был тревожный звонок: какая-то тетя из госдумы обратила внимание на «Ночлежку» и сказала, что нам нужно что-то делать с этими руководителями, которые уезжают из страны и являются нашими врагами… (Григорий Свердлин, десять лет руководивший благотворительной организацией «Ночлежка», покинул Россию после 24 февраля - прим. ред.).

Страшно. Но сколько лет мы уже с этим чудо-чувством живем? Я очень переживаю по этому поводу, но загоняться тоже не хочется.

Мне сейчас, конечно, легче. Как только я пересекла границу с Эстонией, мои плечи расслабились. Есть наша организация, а есть моя личная жизнь. Я впервые могу об этом говорить в интервью. Мы с подругой приехали с моим приемным сыном, которому только что исполнился год. В России у него есть риск попасть обратно в детский дом. И когда понимаешь, что здесь с тобой этого не произойдет, это важное чувство.

- Какие планы у проекта в Германии?

- Мы хотим создать в Цайце постоянный филиал Упсала-цирка. Сейчас у меня удивительное состояние. Упсала-цирк мы строили 22 года. И вот - полное обнуление. У нас опять нет помещения, нет реквизита, нет денег, нет виз, нет статуса - нет ничего. Но я очень хорошо понимаю, зачем мы здесь нужны. И все остальное становится неважным. У нас есть опыт и есть куча прекраснейших друзей, которые продолжают нас поддерживать.

Сейчас самое важное для нас - получить рабочую визу. Если у нас получится, это будет точка отсчета. Мы будем делать социальный, образовательный и культурный проект. Создадим точку, где будут проходить фестивали, круглые столы, занятия с детьми. Будем выезжать и в другие сложные регионы Германии.

Конечно, на это потребуется время, партнеры, деньги. Но дайте нам 3-5 лет - и о никому неизвестном городе Цайц заговорят!

Для меня и для моей команды очень важно дать что-то этой стране, этим людям. Дать что-то этому миру.

География расширяется, в том числе и у нас в голове - и это вдохновляет. У нас нет чувства, что мы изгои. Главное, чтобы подул правильный ветер в наши паруса.

- Расскажите о терапевтической роли цирка. Как он помогает детям в тяжелой ситуации?

- Есть очень понятные инструменты. Например, жонглирование или акробатика. Вы приходите к ребенку или подростку в сложной жизненной ситуации не как серьезная тетя или дядя, с серьезным фейсом про то, что сейчас мы будем решать проблемы. А с таким «мостиком»… Ребенок говорит: «О, классно! Ты можешь меня научить жонглировать?» И пока вы учитесь жонглировать, вы проживаете историю про то, чтобы вместе прийти к успеху. Базовая вещь для Упсала-цирка - это уважение.

«Я принимаю тебя таким, какой ты есть, с твоим опытом. Давай вместе построим корабль, отправимся в путешествие, где мы можем что-то рассказать этому миру. Я хочу тебя услышать. Классно, если и ты научишься слушать меня».

Постепенно из трех шариков возникает принятие себя. Сложная, на самом деле, вещь. Если говорить про детей из групп социального риска, им мир, скорее всего, рассказывал про то, что «ты, маленький человечек, ничего из себя не представляешь». Мир не дал им уверенность в себе и любовь к себе. Как следствие, этот маленький человек говорит: с чего я буду доверять и любить мир, если этот мир не доверяет мне и не любит меня?

В Упсала-цирке есть инклюзивный проект, там занимаются дети с синдромом Дауна и аутизмом. То есть, когда мы говорим про принятие себя и других, это очень конкретная вещь.

Например, мы приходим к нашим подросткам и говорим, что у нас есть ребята с синдромом Дауна или ребята из коррекционных школ с трудным поведением. Они отвечают: «О не, мы не будем с этими «даунами» сидеть за одним столом». И это такой классный повод поговорить!

Вы не поверите, через год эти ребята выступают в одном спектакле, вместе путешествуют, ржут, проводят время на пикниках.

Творчество - это территория, где мы встречаемся. Мы делаем что-то вместе. Ставим спектакль, едем на гастроли, делаем со Славой Полуниным цветной карнавал, едем на месяц в Грузию в деревню или отправляемся в Цайц работать с сирийскими беженцами. Это всегда классный проект, который вдохновляет. У нас был инклюзивный спектакль по хоку Басе, он получил «Золотую маску». Ребята открывали для себя удивительный мир поэзии через хоку. Или спектакль по картинам Пиросмани. Таким образом они много узнают о мире, их границы расширяются.

- Работа с беженцами отличается от работы с детьми с улицы или из неблагополучных семей?

- Я вижу параллель между теми нашими подростками и ребятами, с которыми мы работаем сейчас. Их желание, собранность, концентрация, активная позиция очень похожи.

В 2000-м году ребята тоже выживали в каком-то аду, в котором они оказались заложниками взрослого мира.

Это разные вещи, но что-то в этом есть общее.

Представляете, вот ребенок. Жизнь его складывается таким образом, что ему, чтобы сохранить себя, нужно убежать на улицу и жить в подвале. И не день-два, а годами. Человек приобретает такой опыт, который его со всеми травмами на самом деле еще и обогащает. Я не хочу это романтизировать, также как и опыт детей, которые сейчас испытали всю эту жуть войны. Но скорее всего, у них появилось осознание ценности жизни. Понимание, что она в любую секунду может прерваться. И поэтому здесь и сейчас - это кайфово.

Мне кажется, нам всем сейчас планета лещей раздает, чтобы мы пришли в себя: вот эти все накопления, квартиры, нужны они нам? Непонятно. А вот свобода, жизнь и вообще этот шарик земной - он чего-то стоит.

- О чем будет спектакль, который вы делаете с украинскими детьми?

- Мы сочиняем сказку о будущей стране. Нам нужно сейчас поконструировать будущее. Этот спектакль еще не до конца сформирован. Пока мы ищем клубки, чтобы вывязать эту историю. Нити, которые нас соединяют друг с другом. Узоры, которые мы можем наплести.

Поможет ли сказка нам что-то переработать, встретиться со страхами, с надеждой, с будущим… мне кажется, у сказки всегда есть эта функция. 26 июня мы покажем небольшой результат и пригласим всех в гости. Дети расскажут о себе, о том, что они чувствуют, переживают.

Каждый день я смотрю на фотографии из Бучи, из Мариуполя… И где-то я увидела очень прикольную штуку. Художница стала разукрашивать взрывы от снарядов в разные цвета. Сейчас очень хочется добавить немножко красок в эти снаряды, которые нам всем попали в голову. И поговорить с детьми о том, что у тех стран, которые мы будем выстраивать, должна быть какая-то другая основа.

Если мы закроемся, обрежем все нити, эти дырки от снарядов опять появятся. Но пока мы друг с другом говорим, все будет хорошо.

Упсала-цирк существует благодаря пожертвованиям.
Помочь можно по ссылке

Интервью брала: Анна Рош

Фотоматериалы Упсала-цирк
_________________

Больше материалов в нашем телеграм-канале