"Мама, привет, это Соня! Я жива, мама!" Юлия из Монако вернулась в Украину, чтобы найти и вывезти дочерей

До 24 февраля 2022 года о возможном нападении России говорили много и громко, но большинство украинцев до конца не верили, что это может быть правдой. 

Не верила в войну и Юлия Кивенко из поселка Новотроицкое Донецкой области. Она слышала разговоры о возможном обострении, но не думала, что после 2014 года война еще раз войдет в ее дом.

Еще до Нового года Юлия уехала работать няней в Монако. Дома остались две ее дочери: 17-летняя Алена жила одна в их квартире в Новотроицком и училась онлайн в киевском Национальном авиационном университете, а 12-летняя Соня жила со своей бабушкой в Ольгинке Донецкой области.

Оба населенных пункта находились на линии разграничения и, когда началось вторжение, оказались на пути оккупантов. Грянули обстрелы, и обе девочки встретились с войной лицом к лицу.  

Алёна и Соня после отъезда мамы в Монако

Когда пропала связь

24 февраля

Юлия: Я проснулась от телефонных звонков и сразу увидела сообщения от детей об обстрелах. Это был шок для меня, я не знала, что делать, как быть в этой ситуации. Я работала няней и поговорить со своими дочками не могла. Днем мне позвонила свекровь, она собиралась вывезти Соню из Ольгинки в Волноваху.

В тот день я поняла три вещи: началась война, Соню увезли, а Алена одна дома в Новотроицком, который обстреливают, и ей очень страшно.

Алена: Я проснулась в 4:30 от взрывов. Вскочила с постели, звуки становились все громче. Зашла в телеграм почитать новости и поняла, что обстреливают всю Украину. Мои однокурсники писали о взрывах в их городах. Я очень испугалась, в тот момент я была одна дома. Я надеялась, что в 2015 году военные действия закончились, и не думала, что это когда-нибудь продолжится. Первым делом я собрала экстренный чемодан, положила туда документы, все самое необходимое и спряталась в подвале. Позже позвонила друзьям и родным, сообщила, что я в безопасности. Мой парень пригласил меня к своим родителям, подвал у них был оборудован и более надежный, чем наш.

В поселке мы пробыли девять дней. Сначала не было воды, потом отключили газ, а дальше пропала связь. Я не могла связаться с сестрой, с мамой, не могла сказать, что я жива, что у нас все хорошо.

Мы долго думали, что делать дальше. Оставаться было страшно, поселок постоянно обстреливали, часто летали самолеты, бомбили, но и выезжать тоже было небезопасно, мы боялись попасть под обстрелы по дороге. Но мы все же решились выехать.

Соня: Я очень крепко сплю и в 4:30, когда все началось, я слышала взрывы будто издалека и полностью не проснулась. Но очень скоро меня разбудила бабушка со словами: «Просыпайся, война началась». Я была в шоке. В комнате по телевизору шли новости. Я написала своим подругам, они тоже слышали выстрелы. Одна из девочек слышала от родных, что Волноваху будут обстреливать. А мы как раз туда собирались и решали, что делать дальше, что брать с собой.

Тогда мы не подозревали, что это все затянется надолго. Думали, через 2-3 дня вернемся обратно. Соответственно брали только самое необходимое. Нам повезло, что мы взяли с собой теплые вещи, они нам сильно помогли пережить холод.

Первую ночь в Волновахе мы провели в квартире. Нам сказали, что в 4:30, скорее всего, снова начнется обстрел, и я долго не могла уснуть. Стрелять начали чуть позже, мы побежали в подвал в соседнем доме, он был сухим, комнаты там были довольно просторные, а еще там был свет. Мы планировали там переждать несколько часов, но в итоге остались ночевать. Хорошо, что там был раскладной диван.

26 февраля

Соня: Спали мы плохо, вскоре пропал свет. Нам показалось, что все затихло, поэтому мы решили поспать дома. В 8 часов вечера мы пошли в квартиру, и я смогла лечь в постель. Проснулась в 11 вечера от того, что меня сдирает с кровати бабушка.

Начались обстрелы и мы все побежали в туалет, подальше от окон. Кто-то из соседей скомандовал прятаться в подвал. Мы помчались в том, что на нас было в тот момент. Я успела натянуть сапоги, кто-то взял наши куртки.

В подвале мы застряли на три дня, все это время наружу мы не выходили – очень сильно стреляли. А потом пропала связь…

27 февраля

Юлия: Я поговорила со свекровью и после этого ни с ней, ни с Соней связи не было. На следующий день Алена тоже перестала выходить на связь. К счастью, за несколько дней она появилась, но от младшей дочери вестей не было. От друга из Волновахи я узнала, что в том районе города, где могла находиться Соня, была «мясорубка».

Алена: Я пыталась позвонить бабушке Але, но поговорить с ней не смогла.

Я получила от нее сообщение: «Не звони мне, мы в подвале, нас обстреливают. Связь пропадет, потому что отключили свет».

И Соня мне написала об обстрелах, о том, что они ходят в подвал. Говорить она со мной не могла, чтобы сохранить заряд телефона.

Я была шокирована, когда увидела в небе военный самолет – с 2014 года их не было. В тот момент я еще подумала, как же он летит, если полеты в Украине запрещены? И тогда я поняла, что самолет не гражданский. Помню свист, когда он скинул бомбу… Потом был огромный взрыв, и мы побежали в подвал. С того времени у нас не было газа, не стало и отопления.

В конце февраля температура была ниже 0, иногда опускалась до -10 градусов, было очень холодно. Мы спали в куртках, натягивали на себя много носков. Еду готовили во дворе на костре. Выходить на улицу было страшно, но необходимо было что-то кушать.

Дом,в подвале которого пряталась Соня

4 марта

Соня:

Из подвала мы не выходили несколько дней, а может и неделю. Но потом мы начали выходить на несколько минут вечером или утром подышать воздухом. От недостатка солнца кожа рук и лица стала желто-серого цвета.

Наши соседи, которые уехали из города сразу же после начала войны, оставили нам газовый баллон, мы могли готовить еду. В подвале было холодно, мы не снимали куртки.

Продуктов нам хватало. У нас были свои запасы, одна семья принесла много мяса. Нам помогали и другие люди, которые прятались в этом подвале. Один раз они у нас попросили воду, у нас было достаточно и мы с ними поделились. Они решили нас отблагодарить и постоянно приносили нам еду.

Иногда обстрелы были настолько сильными, что мы боялись выйти в туалет, который оборудовали в одном из пустых помещений. Со временем мы научились различать, куда прилетел снаряд.

Позже из какого-то подвала нам принесли буржуйку, в подвале стало теплее. Сначала у нас была гирлянда, а когда свет отключили, мы сделали свечку из масла, для фитиля использовали марлю.

За проведенное в подвале время мы чего только не делали, развлекались как могли: играли в слова, обсудили все возможные темы.

Алена: Мы выехали и, когда у меня наконец-то появилась связь, я всем написала, что со мной все хорошо, но я не знаю как Соня, связи с ней нет.

Выезжать тогда было очень рискованно, поселок начали сильно бомбить. Мы проезжали мимо неразорвавшегося снаряда и чуть на него не наехали.

Передвигаться было очень страшно, прямо над нашими головами кружил самолет. Он мог скинуть снаряд на нас, по нам мог открыть огонь кто угодно – мы были легкой мишенью. В машине нас было шестеро, все молились, плакали…

Нам удалось добраться в Запорожскую область, там было спокойно. Один из знакомых предложил поехать дальше, в Тернопольскую область, мы посоветовались и согласились. На дорогах были пробки, люди массово уезжали, в пути мы были двое суток. Мы приехали на место и увидели, что там есть вода, свет и газ. После стольких дней без каких-либо условий это показалось нам шикарным, хотя это было обычное общежитие для студентов.

5 марта

Юлия: Я приехала из Монако, остановилась у друзей в Ужгороде. Мы мониторили группы в социальных сетях, проверяли все эвакуационные списки, но ни Сони, ни других родственников в них не было, все мои усилия были тщетными. Я понимала: если ее на связи нет, значит, она в подвале. Боялась одного, если снаряд попадет в дом, их может засыпать. За воду и еду я сильно не переживала, была уверена, что какие-то запасы у них есть.

Я знала, что моя дочка жива, мое сердце было спокойно, я бы что-то почувствовала.

Но это постоянное молчание меня убивало, я не могла понять, где они. До этого Соня болела, у нее был бронхит, и я боялась осложнений.

21 марта

Соня: Когда в городе стало спокойнее, мужчины начали выходить наружу. Когда возвращались, рассказывали, что на улицах лежит много трупов. Это были мужчины и женщины, у кого-то не было руки, а у кого-то – головы. Сперва тела даже не собирали.

Как-то раз пришли военные из ДНР и сказали, что им нужна машина для перевозки каких-то детей. Мы в это не верили, но выбора у нас не было, бабушке пришлось отдать им свой автомобиль.

Спустя 17 дней мы с бабушкой вышли из подвала. Поднялись в квартиру, все окна там были выбиты. Глаза сильно болели от дневного света.

Через несколько дней мы узнали, что дом и сад бабушки в Ольгинке пострадали от снаряда: окно и часть стены под ним разрушены, в крыше были отверстия от осколков, несколько батарей лопнули. Кроме того, дом ограбили, украли телевизор, компьютер.

Сгоревшая военная техника и разрушенное здание на одной из улиц Волновахи, март 2022 г
Фото: Лев Федосеев/ТАСС

24 марта

Юлия: Я не прекращала искать Соню, и в один момент я ее нашла. Мне прислали видео, и я увидела одного из мужчин, который был с ней. Уже позже я узнала, что Соня пряталась в двух метрах от места съемки. Видео снимал человек, который в 2014 году поддержал ДНР и пошел в ополчение.

На тот момент русские военные прорвались в Волноваху, захватили ее и снимали видео, как они «освобождают людей».

Этот сюжет я пересматривала, наверное, 30 раз, все пыталась найти Соню или свою свекровь, хотела что-то разглядеть в темноте подвала, увидеть какое-то шевеление. Но тогда я поняла где они.

26 марта

Юлия: Мне позвонили с неизвестного номера сотового оператора, который действует на оккупированных территориях.

Я подняла трубку и услышала: «Мама, привет. Это Соня». Я подпрыгнула от радости, меня трясло, я кричала в трубку "Сонечка!". И тогда пообещала ее забрать оттуда.

Дорога в один конец

29 марта

Соня: Мы переехали в дом бабушкиной соседки в Ольгинке: она умерла, и ее дочь разрешила нам пожить там, поскольку наш дом был частично разрушен. В этом здании была печка, газ, там было лучше и теплее, чем в других местах до этого.

Юлия: Я нашла группу «Дорога домой», созданную людьми из Донецкой области. Они выехали в Запорожье, Днепр во время сильных обстрелов, а когда стало спокойно, хотели вернуться в свои дома. С ними я и приехала за Соней.

Мне говорили, что это дорога в один конец, назад еще никто не возвращался. Но я была уверена, что все равно выеду. Если не найду машину, возьму Соню за руку и пойду пешком через все блок-посты.

Когда приехала в Новотроицкое, я оказалась в информационном вакууме. Кроме того, там не было света, газа, воды, отопления, связи, общественного транспорта – не было ничего. Видеть разбомленные многоэтажные дома, угрюмых, несчастных людей, перекопанные, взорванные дороги, поваленные деревья было очень тяжело.

Мне не понравилось, что некоторые люди уже «переобулись», говорили, что у них все хорошо, тут уже не стреляют. Они или боялись, или не хотели выезжать, потому что счастья в их глазах я не видела – там была лишь безысходность, они просто приняли ситуацию.

Тогда я поняла, что мне надо как можно скорее найти и вывезти ребенка.

Поскольку в Новотроицком Сони не было, она должна была быть в Ольгинке. К дому свекрови меня подвез знакомый, я зашла во двор и увидела ее. За время моего отсутствия она подросла до уже почти такого же роста, как и я, повзрослела. И посуровела, стала сжатой, немножко похожей на ежика, чуть что - выпускает колючки.

Я начала искать перевозчика, который бы согласился вывезти нас из оккупированной территории. Бегала под обстрелами из поселка в поселок и спрашивала всех подряд, предлагала любую сумму. Было страшно, но у меня была цель, я не могла медлить или ждать, когда затихнет.

Один мужчина согласился нас отвезти за 400 евро с человека до последнего блок-поста, оттуда надо идти пешком еще 18 километров, я отказалась. За время поисков ко мне присоединились две женщины, которые тоже хотели выехать. Наконец-то я нашла человека, объяснила ему, что мне надо вывезти ребенка. Он представлял, как это возможно сделать, но подобного опыта у него не было.

7 апреля

Юлия: Перевозчик позвонил утром и сказал собираться. Он приехал около часа дня, мы загрузили вещи и поехали. Чтобы пройти блок-посты на автомобиль установили номера ДНР, потом их поменяли на украинские. В Бердянске мы присоединились к колонне из Мариуполя, которая выезжала по гуманитарному коридору, но ее не пустили. Мы остались на ночь, а утром нашего водителя поставили во главе колонны.

Проверки на блок-постах были тщательные, осматривали чемоданы, телефоны, паспорта, спрашивали куда мы едем. Нас до этого предупредили, что лучше пусть каждый рассказывает свою историю. Мы сказали, что едем к подруге в Запорожье. Военный на блок-посте предупредил, что там опасно, сказал: «мы найдем всех неонацистов и уничтожим», при этом следил за нашей реакцией.

Наконец-то мы проехали все блок-посты и добрались до подконтрольной Украине территории. Нас всех просто накрыло, мы плакали, хватали за руки украинских военных и просили разрешения просто за них подержаться, хотелось их всех обнять.

Про себя я тогда подумала, что сделала это - я вывезла свою дочь.

Мы приехали в Запорожье, за эту тяжелую дорогу мы заплатили по 2 тысячи гривен с человека. Это смешная сумма за такое испытание, человек, очевидно, просто хотел помочь. Одна женщина, что ехала с нами, умудрилась провезти украинский флаг. Она спрятала его в упаковку от средств женской гигиены и положила в маленький кармашек в джинсах.

Из Запорожья мы поехали на эвакуационном поезде во Львов. Там произошло воссоединение нашей семьи – наконец-то обе мои дочери были рядом.

Юлия с дочерьми во Львове

Алена: Пока мы искали Соню по всем эвакуационным спискам, мы стали задумываться, что делать дальше. Мама придумала план, как въехать и выехать из оккупированной территории, но мы не знали, выйдет что-то из этого или нет.

Мама тогда сказала, если она не сможет оттуда выехать, чтобы я сама принимала решение и думала, как лучше – выезжать за рубеж или остаться в Украине. Я не сомневалась, что мама сможет выбраться, она пробивная, всего добьется.

На сайте Ukrainetakeshelter я начала искать возможные варианты жилья. На поиски потратила четыре дня, смотрела варианты во многих европейских странах. Мне часто отказывали, потому что было занято. Ответили мне несколько человек. Одной из них была американка, художница Сара Леддик, она предложила свой дом во Франции. Мама согласилась, что это лучший вариант. Встретились мы все трое во Львове, оттуда поехали в Польшу, а дальше – во Францию.

Юлия во Франции

P. S.

9 дней Алена жила в родном охваченном войной городе.

17 дней Соня провела в подвале.

27 дней Юлия не знала, жива ли ее младшая дочь. 

13 дней Юля потратила на подготовку и реализацию плана по освобождению Сони из оккупированной территории.

Автор: Ирина Федоляк
Фотоматериалы из архива Юлии Кивенко
Фото обложки - Павел Кириленко
_________________

Больше материалов в нашем телеграм-канале