Дополнительные файлы cookie

Разрешая использование файлов cookie, Вы также признаете, что в подобном контенте могут использоваться свои файлы cookie. Media Loft не контролирует и не несет ответственность за файлы cookie сторонних разработчиков. Дополнительную информацию Вы можете найти на сайте разработчика. Для того чтобы разрешить или запретить установку файлов cookie данным сайтом, используйте кнопку ниже.

Я согласенНет, спасибо
Logo
{aantal_resultaten} Resultaten
  • Темы
Медицина

“Мы не готовы к массовой травме”. Эмигрировавшие врачи Сергей Рыбаков и Андрей Волна - о том, существует ли в РФ военная (и поствоенная) медицина

31.10.2022

Что ждет вернувшихся с войны "трехсотых", какое медицинское сопровождение требуется при контузии или потере конечности и как подобная система выстроена в Европе, Израиле и США? 

Сергей Рыбаков,   хирург, бывший заместитель главы Альянса Врачей (Альянс Врачей, естественно, признан иноагентом):

- На наших глазах летят ракеты на Белгород, а недавно случились Ейск, Иркутск. У нас в любом городе есть гражданская больница. Она может быть плохой она может быть хорошей но задача у них одна: лечить мирных людей от относительно мирных болезней. Хорошая больница лечит хорошо, плохая - плохо.

Представьте, перевернулся автобус. Или случилась техногенная авария. Врачи могут мобилизоваться, они прекрасно справятся с перегрузкой, скажем, раз в неделю или в месяц. Кого-то переправят в другой центр, кого-то сами вытащат. Это можно повторить на второй день, на третий – но дальше просто не хватит ресурсов.

- Экстренная история.

- Ну да. У тебя же не каждый день автобусы переворачиваются, правда? И это мы вообще не берем логистический кусок – работа экстренных служб, спасателей, количество машин скорой помощи, способных доставить пациента. Об этом вообще лучше не думать, потому что там все плохо. Я говорю исключительно про ситуацию в больницах.

- А можно в штатных единицах, чтобы наши читатели могли представить ситуацию?

- Хирурги, травматологи, штат сосудистых хирургов. Анастезиологи. Отдельный ожоговый центр. Количество врачей, которые умеют работать с такими «военными» травмами очень ограничено.

Например, я умею работать с огнестрельными, ножевыми и тупыми травмами, но таких – поверь мне – не очень много. Будут ожоговые. Будут осколочные. Будут поступать ампутанты. Плюс ранения различными тупыми предметами (завалы), битое стекло, контузии. С этим ни одна гражданская больница, даже самая хорошая, самая крутая, самая классная, не справится.

- Почему?

- Потому что не приспособлена гражданская инфраструктура в нормальной жизни к тому, что завтра здесь будут летать ракеты, стрелять истребители, бомбить бомбардировщики. Медицина эти годы развивалась в обратном от военного направлении.

Как человек, работавший в экстренной хирургии, я скажу так: это штука, в которой все продумано за тебя десятилетиями. Тут нет места какому-то творчеству, как, например, в онкохирургии.

У тебя есть четкий алгоритм, к тебе пришла определенная травма - ты смотришь дыхательные пути, смотришь артериальное давление, еще ряд показателей. Производишь ряд манипуляций по протоколу. У нас в стране немногие врачи даже advanced trauma life support знают. Для этого нужно определенное оборудование. А у нас даже нормальные бинты делать не умеют.


Фото: kiborg.pro

- Мне казалось, хотя бы с бинтами в России все в порядке.

- Открой любую отечественную автомобильную аптечку.

Отечественные бинты буквально в руках крошатся. В России сейчас реально большая проблема - это дефицит качественных перевязочных и шовных материалов. Он начался еще в 2014 году.

В общем, мы не готовы к массовой травме. Никто не готов. Мы уже говорили с тобой об этом. Наша военная медицина застряла в палатках военно-полевых госпиталей пятидесятых годов.

- Давай поговорим про раненых, которые будут возвращаться домой. Про тех самых «трехсотых».

- Их ждет страх и ужас. Во-первых, протезы. Нормальные бионические протезы у нас массово не производят. До сих пор в собесе дают поделки из полиэтилена с кожаными ремешками.
Ты ведь в курсе, что инвалидной комиссии нужно предъявлять культю (вдруг она отросла) каждые несколько лет, чтобы получить продление статуса инвалида?

- Хорошо, давай конкретно по врачам. Травматалогия – раз…

- Зависит от ранения. Травматология обязательно. Реабилитологи, которых у нас в стране нет. ЛФК.

У меня какое-то ужасное чувство дежавю возникает. Ассоциация с самоварами товарища Сталина. Конечно, как тогда не будет, но тенденция одинаковая: страна просто не готова к такому количеству пациентов.

“Самоварами товарища Сталина” цинично, но очень точно называли в послевоенном СССР тяжело изувеченных взрывами и осколками людей — инвалидов, у которых не было ни рук, ни ног. Судьба этих “обрубков войны” до сих пор остается “за кадром”, а многие из них так и числятся без вести пропавшими. О быте таких инвалидов в советское время можно почитать в книге «Валаамская тетрадь» Евгения Кузнецова.


Фото: Музей науки / SSPL

- Что с психиатрией?

- Во-первых, серьезно с такими синдромами во всем мире стали работать только после 70-х годов, примерно в то же время, когда случилась война во Вьетнаме. Во-вторых, конкретно в нашей стране такой культуры не было и нет. Все знают, как работали с чеченскими ветеранами – никак.

Война во Вьетнаме - один из крупнейших военных конфликтов второй половины XX века. Она планировалась как обычная военная краткосрочная спецоперация.

Спецоперация переросла в затяжную войну с большими потерями и убийствами огромного количества мирных жителей. Американские солдаты перестали ощущать себя освободителями и все чаще задавались вопросом, какова на самом деле их роль в этой войне.

30 апреля 1975 года война во Вьетнаме официально закончилась, но многие солдаты не смогли пережить ее последствия. Число ветеранов, покончивших жизнь самоубийством после войны, зачастую оценивается в 100—150 тыс. человек (некоторые исследователи считают, что эти цифры завышены).

По данным исследований, у 700 000 американских ветеранов вьетнамской войны проявлялись симптомы посттравматического стрессового расстройства, включая панические атаки, расстройство сна, потерю памяти, беспричинный страх и аддикции. Совокупность проявлений ПТСР после этой войны стали называть "вьетнамским синдромом".


Фото: Larry Burrows / LIFE

- Хорошо, а какой идеальный протокол? Вот пришел человек с войны. У него ампутирована нога, он не спит, появилась агрессия.

- Необходим очень качественный pain management. Причем с наркотическими препаратами. Потому что фантомные боли требуют очень серьзного обезболивания. Нужно много качественных инвалидных колясок. Нужно наблюдение хирурга, нужны реабилитологи, которые будут учить людей ходить на современных протезах, оснащенных акселерометром - это прибор, подобный тому, что у тебя экран на телефоне переворачивает.

Да и сами протезы нужны, стоимость одного – около двух миллионов рублей. Психиатрия нужна, причем это целые правительственные программы. Нужна доступная среда, которой, напомню тем, кто забыл, нет даже в Москве.

- Это же миллиарды.

- Да. Причем не рублей.

- В какой стране это более-менее как-то реализовано? В Израиле?

- Понимаю, мы говорим «Израиль» - подразумеваем «круто», говорим «круто» - подразумеваем «Израиль». Но даже Израиль не воюет дивизиями и полками в течение месяцев. У них нет такого медицинского опыта, когда нужно за месяц три тысячи медработников отправить на фронт, а остальных оставить в тылу работать с контуженными и ранеными.

- То есть получается, что ситуация абсолютно беспрецедентная и опыта, как с ней справляться, ни у кого нет?

- Именно.

Я говорил и повторю: мы не готовы к военной травме. А если и готовы, то на уровне 40-х годов прошлого века, ну и выживаемость будет соответствующая.

Андрей Волна, травматолог-ортопед:

- Все аспекты, затронутые Сергеем, важны чрезвычайно. Но я бы остановился на одном. Одном из самых мрачных.

Наблюдая сейчас реакцию граждан, что подверглись (согласились?) мобилизации, вижу такое разветвление, такую дихотомию своеобразную: мы или погибнем геройски, или вернемся к семьям с деньгами, погашенными кредитами и так далее.

При этом совершенно опускается третий вариант. Вероятность которого, судя по кое-где проглядывающей статистике, не так уж мала. 20-25%, не меньше.

Этот третий вариант является одним из самых страшных. Если не самым страшным. Это вернуться домой калекой. Без руки или без ног. Слепым, с обезображенным лицом. Или все это вместе взятое…

И это еще хорошо, если человека призвали из Москвы, Новосибирска, Санкт-Петербурга или какого другого города. Да. Государство у нас отнюдь не социальное. Но хоть какая-то надежда на медико-социальную помощь тут есть.

А если оттуда, откуда призывают большинство? Ни современных протезов, ни современной помощи, ни адаптированной для маломобильных людей среды там нет. За исключением нескольких крупных городов - нет вообще.

Калека. Никому не нужный. Перенесший плюсом и серьезную психотравму…

Этот ужас нам всем (обществу) еще только предстоит пережить.

К сожалению, никаких аналогов такой ситуации в странах с действительно социально ориентированными и экономикой, и системой гарантий мы увидеть не сможем.

В США сложная система реабилитации участников боевых действий разделена на медицинскую (военные госпитали), аппаратную (физическая реабилитация и экзопротезирование), психологическую и социальную (пособия и трудоустройство). Таких людей сопровождают всю жизнь.

Аналогичная система выстроена в Израиле. Схожая - в странах Европы. В России именно системы нет. И нет надежды, что ее успеют выстроить в ближайшее время.

Интервью брала Виктория Хогланд
________________

Больше материалов в нашем телеграм-канале
Эмиграция

"Все те мои коллеги, кто был вне политики, теперь идут на фронт". Сергей Рыбаков - о массовой эмиграции из РФ известных врачей

Тысячи россиян пытаются выехать из страны из-за мобилизации. Куда и как можно уехать?
Источник - "Дождь"

Тысячи россиян пытаются выехать из страны из-за мобилизации. Куда и как можно уехать?