Ученица и любимица Николая Цискаридзе, прима знаменитого Михайловского театра на фото практически всегда улыбается, да и в жизни оказалась человеком открытым и приветливым. Что удивляет, поскольку мир большого балета суров, полон драмы, амбиций и страстей.

Она словно взмывает в прыжке в воздух, а все земные страсти остаются внизу. Прима-балерина парит в сферах, где никаких интриг нет, а есть — только танец. О классике и модерне, о невероятном труде, о Начо Дуато, Ив Сен Лоране и о новой этике поговорила с Анжелиной Дарья Кириллова. 

Фото Чарльз Томпсон

В балет из художественной гимнастики

- Анжелина, у вас в прошлом году было сразу несколько премьер, гастроли, фотосессии… Скажите, могли ли вы вообразить себе такую яркую карьеру — когда только пришли в училище? Ведь в балет вы попали довольно поздно…

- Я пришла позже на два года, это правда. Но пришла из художественной гимнастики, у меня уже были хорошая растяжка и гибкость. И за счет данных меня приняли сразу в третий класс. Мне было 11 лет. В принципе, сейчас дети тоже поступают в этом возрасте, это не сильно поздно. Но получается, что я училась шесть лет вместо восьми.

Знаете, детские мечты очень смелые. Я мечтала танцевать первые партии, в моей голове не было даже мысли, что я останусь в кордебалете. Может быть, сыграло то, что меня всегда выделяли педагоги и я танцевала сольные вариации в спектаклях. Хотя в балете считается, что карьеру в школе не строят, и когда артист приходит в театр, все его училищные заслуги обнуляются, и нередко отличники никак не проявляют себя.

У меня была какая-то внутренняя убежденность, что я буду впереди, что достаточно для этого работаю, что все сложится.

- Вы вспоминали о суровых буднях маленьких гимнасток: мало того, что их постоянно ограничивали в еде, так еще и выпить ночью воды из-под крана считалось едва ли не преступлением...

- Я занималась до 2003 года, и тогда действительно были перегибы, хотя я уверена, что детям никакие отеки были не страшны в таком возрасте. Но гимнастки чуть постарше меня тоже вспоминают, что их заставляли вести дневники питания, все время взвешивали, и двести граммов считались катастрофой.

Сейчас, вроде бы, слава Богу, детей так не муштруют, этих ограничений нет. Понимаете, тогда было крайне мало информации о здоровом питании, в России мало про это говорили… К тому же, наверное, не везде уж так мучили юных спортсменок, но вот со мной да, произошло именно так.

- Интересно, что у балета ведь похожая репутация: муштра, огромные физнагрузки, постоянная борьба со своим весом. Но вам балет едва ли не сказкой показался на фоне спорта…

- У меня и вправду было такое ощущение.

Разница в том, что в хореографическом училище дети учатся до 17-18 лет. А в гимнастике до 17 лет ты должен показать все результаты, может, уже и Олимпиаду выиграть.

Там время еще более сжато, чем в балете. И поэтому нельзя жаловаться, надо просто идти к цели, стиснув зубы. Хотя, вот, Ирина Александровна Винер в интервью говорила, что ее подопечных обследуют и лечат лучшие врачи. Когда я занималась, считалось зазорным даже сказать, что у тебя что-то болит. Надо было это превозмогать и тренироваться.

Фото Чарльз Томпсон

А в балетном училище нас, наоборот, все время убеждали, что о проблемах со здоровьем можно и нужно говорить, чтобы травма не усугубилась. Меня это первое время поражало, конечно. К тому же, учеба была погружением в искусство: проходили историю балета, театра, литературу… И я окунулась в это с превеликим удовольствием!

- И спортсменов, и балетных часто настигает испытание «медными трубами». Вы еще во время учебы перевелись из Воронежа в Москву, потом попали сразу в Большой… Как вы с этим испытанием справились?

- Моя профессия моментально щелкает по носу, если ты хоть на секунду задираешь его выше, чем нужно. И если думаешь, что вчера делала 32 фуэте с какими-нибудь вращениями невероятными, а завтра повторишь их, не прорепетировав — нет.

Репетировать надо постоянно, и никаких поблажек себе давать нельзя.

Хотя, признаюсь, иногда очень хочется сесть и похвалить себя, расслабиться… Тем более, моменты в карьере, когда я была собой довольна, у меня были. Но на следующий день я все равно приходила, становилась к станку и выворачивала ноги, блюла позиции и понимала, что вчера — это было вчера. А сегодня новый день.

- То есть, вас профессия по носу не щелкала?

- Слава Богу, на сцене нет. Но если я в зале не дорабатывала, то на следующий день уже не могла повторить своих же собственных достижений, такое бывало.

Что касается спектаклей — это всегда живой процесс, один лучше удается, другой чуть хуже, но это ведь не только с собой взаимодействие, но еще с партнером, со сценой, с оркестром, так что каждый спектакль — это отдельная жизнь, и как она сложится — не всегда можно предсказать.

Фото Светлана Тарлова

"Если танцуешь с Цискаридзе, внимание умножается на десять"

- Не могу не спросить про Николая Максимовича Цискаридзе. Когда вы пришли на работу в Большой и он стал вашим педагогом — это был уже именитый артист. Каково было с ним работать и, тем более, танцевать на одной сцене?

- Да, причем именитым он стал задолго до моего прихода в театр. (Смеется — прим. автора). Ведь он уже в 28 лет был народным!

А познакомились мы с ним на конкурсе «Арабеск», после которого меня Екатерина Максимова и Владимир Васильев заметили (Екатерина Максимова — балерина, педагог, Народная артистка СССР; Владимир Васильев — артист балета, хореограф, Народный артист СССР — прим. ред.). Екатерина Сергеевна рассказала Цискаридзе про меня, и когда я уже пришла в Большой, руководство его назначило моим педагогом и партнером для первых спектаклей. Хотя это ведь исключение из правил, когда педагог мужчина берет себе в ученицы женщину, обычно такого не происходит.

- Да, он говорил, что до этого у него такого опыта не было.

- Зрелые артисты — такое бывало и в Большом, и в Мариинском — иногда брали под опеку учеников другого пола, чаще мужчины женщин, крайне редко наоборот.

Может быть, сыграло роль, что меня хотела учить сама Екатерина Максимова, но, к сожалению, ее незадолго до этого не стало, и вот, Николай Максимович решил как бы взять эту ответственность на себя.

Помню, как пришла к нему на класс, а там были одни народные и заслуженные, и мне стало страшно. Я после первых движений вся покраснела от волнения и усилий, моментально взмокла. А он подошел ко мне поправить ногу и очень удивился, что я уже на третьем движении вся мокрая. (Смеется — прим. авт.)

Но потом началась работа, и страх стал уходить, на него уже не хватало времени. Хотя, безусловно, я понимала, что когда танцую с ним, внимание ко мне умножается на десять, потому что и к нему всегда приковано самое пристальное внимание.

Тем более, он выводил меня в первых ролях, и я постоянно ощущала эту ответственность, старалась не подвести, мы много репетировали.

Цискаридзе даже шутил, что благодаря мне всегда был в лучшей форме, потому что мы работали очень много.

- А еще все журналисты знают, что Цискаридзе — человек невероятной эрудиции. Массив знаний у него колоссальный.

- Да, есть такое. К тому же он любил периодически молодых артистов «поэкзаменовать», поспрашивать об истории балета, о персонажах, мотивировал, чтобы много читали книг.

И до сих пор иногда думаешь: «Вот, сейчас не отвечу на какой-нибудь вопрос — стыдно будет».

Понимаете, у него и правда особенный ум, он настолько хорошо все запоминает. Многие люди (и я в том числе) прочтут книгу и многое забудут. У него, мне кажется, такого не бывает.

Вообще я, конечно, очень благодарна судьбе за совместную работу с ним. И хотя мы фактически работали вместе только четыре года, а уже восемь лет я работаю в Михайловском и общаться часто не всегда получается, но я всегда безумно рада его видеть!

Начо Дуато, Луиджи Бонино и Ив Сен-Лоран

- Балетной труппой в Михайловском, где вы работаете, сейчас руководит Начо Дуато. Он родился в Испании, много ставил в Нидерландах и других европейских странах. Его часто спрашивают о схожести и различиях в испанском и русском характерах. А что вы могли бы об этом сказать?

- Сам Начо часто говорит, что он уже практически русский. И что-то в этом есть, потому что он, конечно, человек вдохновения. Иногда ему тяжело жить в рамках расписаний, отчетов и строгих правил, а это, согласитесь, вполне по-русски. (Смеется — прим. авт.)

Если серьезно, то у нас сложился творческий хороший контакт, я участвовала, наверное, во всех его постановках, которые здесь идут. К тому же сейчас он ставит не только современный балет, но и делает новые редакции классического – например, «Лебединое озеро» и «Баядерка», к классическим версиям которых Дуато подошел очень бережно, сократил лишь некоторые длинноты.

Хотя ведь ранее он никогда не ставил на пуантах и не работал с такой большой труппой. В Мадриде, например, в его спектаклях было максимум двадцать человек. А здесь, в Петербурге, труппа, конечно, очень большая и возможности совсем другие!

- А вы ведь с Начо Дуато вместе и в Берлине работали?

- Да, я танцевала в Берлинском оперном театре «Спящую красавицу».

Там очень профессиональная труппа, высокий класс артистов и педагогов, замечательная сцена. И все очень пунктуальны и дисциплинированы. Допустим, если выписано полтора часа репетиций, то полтора часа и надо репетировать.

Для Начо Дуато это было тяжеловато, поскольку иногда он поддается вдохновению и может репетировать гораздо дольше, либо, соответственно, гораздо меньше, если вдохновение не пришло.

Я, кстати, здесь ближе к немцам по менталитету и нахожу в этой дисциплинированности много плюсов. Мне проще, когда все расписано по минутам; я считаю, что артист балета дает лучшие результаты только тогда, когда у него все по графику — и репетиции, и прогоны, и спектакли.

Еще в Берлине огромные репетиционные залы и есть все условия для восстановления артистов: тренажерные залы, медицинские кабинеты — это все находится прямо в театре.

- Был у вас опыт работы с еще одним европейским постановщиком — Луиджи Бонино, это итальянец, который сегодня руководит балетом Ролана Пети. В Новосибирском театре вы презентовали балет «Собор Парижской Богоматери».

- Я так рада, что смогла исполнить эту партию, ведь это совершенно другой стиль. В этом спектакле, который когда-то поставил сам Ролан Пети, до сих пор ничего ни убавить, ни прибавить.

Представляете, эскизы для костюмов «Собора» создавал лично Ив Сен-Лоран в 1965 году!

Конечно, потом, когда балет ставят в разных странах, — костюмы шьют на каждого исполнителя. Но, когда их шили на меня, я видела те самые эскизы, видела подпись Сен-Лорана!

Когда-то эта постановка шла еще в Большом в Москве…

- Да, почти двадцать лет назад…

- Тогда еще сам Пети был жив и ставил ее. А Луиджи Бонино — его ученик, танцовщик, постановщик, и сейчас он отвечает за все спектакли Пети.

Что меня поразило — Бонино контролирует все: и хореографию, в которой он профессионал из профессионалов; и костюмы — дважды был со мной на примерке, что вообще не часто бывает, если это постановщик с таким опытом.

Но он ничего не пускает на самотек. Даже лично проверял, затемнила ли я волосы перед премьерой по его настоянию, переживал — ведь Эсмеральда была жгучей брюнеткой. Детали для него очень важны. К тому же Бонино дал мне многое в плане хореографии.

Вообще хореография Пети для женщины очень специфична, к ней нужно привыкнуть, в нее надо войти. У меня по-другому болело тело после репетиций, другие мышцы были заняты.

Русская хореография построена больше на мягких позах, мягких руках, на такой певучести, кантиленности, и это глубоко сидит в русских танцовщиках.

Тем интереснее было окунуться в другою пластику, более жесткую, если можно так сказать.

В музыке «Собора» синкопы, нужно все время считать про себя. В русских спектаклях, в классике Петипа мы практически никогда не считаем, а вот у Бонино приходилось постоянно. Словом, это огромный сценический опыт!

"Сейчас по всему миру тренд на классические постановки"

- А как вообще вы к современной хореографии относитесь, к неклассическим постановкам?

- Сейчас артист балета должен быть универсальным танцовщиком. Чем более ты универсальный, тем больше у тебя будет возможностей. В Михайловском театре я танцевала совсем такой контемпорари-балет. Опять же, это был Начо Дуато, «Белая тьма». Это сложная постановка, именно та современная хореография, которую привыкли видеть зрители. Еще у меня был опыт в Большом, я танцевала Иржи Килиана…

Что могу сказать?

Когда репетирую современный балет, получаю намного большую отдачу, чем когда танцую его потом. А с классикой наоборот: репетируешь, репетируешь, репетируешь, много техники, это изнурительно, но во время выступления отдача колоссальная.

Так что в современных постановках мне больше нравится процесс репетиций, а в классике — спектакли, вот как-то так (Улыбается — прим. авт.).

И когда я пришла в Михайловский, хотела больше современного танцевать, а потом что-то во мне изменилось, и захотелось больше классики. Может быть, я банально стала старше, а век классического танцовщика короток, зато современное можно танцевать в любом возрасте. Так что пока уходить в сторону контемпа я бы не хотела.

К тому же в последние двадцать лет к нам хлынул просто поток современной хореографии. На Западе ее давно было много. А у нас десять лет назад к ней был огромный интерес, но, к сожалению, много спектаклей низкопробных появлялось, и этот интерес потихоньку угасал.

Сегодня зрители хотят видеть какую-то красивую сказку, где есть костюмы, где абсолютное мастерство. Так что сейчас по всему миру тренд на классические постановки, ренессанс такого балета.

Вот Алексей Ратманский, например, который ставил раньше всегда только современную хореографию, сейчас делает интерпретации классических балетов — «Жизели», «Спящей красавицы», потому что они востребованы. Хотя они намного дороже, чем современные постановки, где заняты 10-20 человек.

Фото Чарльз Томпсон

- Мне показалось, что среди своих премьер последних лет вы как-то выделяете «Баядерку». В постах и интервью вы отмечали, что эта роль для вас очень важна...

- «Баядерка», «Лебединое озеро» и, наверное, еще «Жизель» — три спектакля, которые для каждой балерины важны особенно, поскольку в них — квинтэссенция технического совершенства и драматического мастерства.

И когда редакцию классического балета делают специально для тебя — это совершенно удивительные ощущения. Ты понимаешь, что каждое движение поставлено так, чтобы твоя пластика, твой артистизм «звучали» ярче, это очень ценно.

К тому же для Михайловского театра «Баядерка» и «Озеро» Дуато — это как раз и был тот новый взгляд на классику, которым наш театр всегда отличался от Мариинки.

О съемках в воде, работе моделью и о Алене Ахмадуллиной

- На афише «Лебединого озера» вы стоите в пуантах прямо в воде, и метафора про озеро оживает, если можно так сказать. Но в этом, мне показалось, есть и другой смысл — каких жертв требует порой красота, которую увидит зритель на сцене. Эти съемки наверняка были не очень комфортными…

- Это было не архисложно, но и представить себе, что придется встать в воду, я не могла — думала, что все-таки озеро дорисуют. Собственно, сначала так и планировалось. Но выяснилось, что для идеальной картинки придется пожертвовать парой пуантов. Благо, их нам выделяют достаточно в театре.

Фото Сергей Щербаков

Чтобы вы понимали, конечно, как только они намокают — сразу видоизменяются, в них стоять становится невозможно, и надо успеть буквально за несколько минут получить хороший кадр.

Внутри пуанта может быть разный материал, зависит от марки. Я танцую в американских, и там вместе с мягкими прослойками ткани есть пластик (в основном, в пуантах промоченное дерево под тканью). Но в любом случае, тканевые наполнители, конечно, сразу мокнут.

Так что да — на той афише я действительно стою в воде, это не фотошоп.

- В этом балете еще потрясающие костюмы, впервые никаких перьев на пачке, но как волшебно она выглядит…

- Это правда. С Начо Дуато над его балетами всегда работает художница из Сербии Ангелина Атлагич, и она потрясающе видит спектакль.

Это и балет, и одновременно фэшн-шоу, если можно так сказать. Потому что и ткани, и рисунки — все настолько красиво и изящно, вблизи это просто произведения искусства.

Хотя часто балетные костюмы выигрышно выглядят только из зала. Но у Атлагич костюмы с любого расстояния смотрятся шикарно.

И эта задумка, что на пачке нету как таковых перьев, а все перья решены посредством ткани — это так необычно.

Фото Светлана Тарлова

- Еще в прошлом году вы поработали с Аленой Ахмадуллиной — она тоже делала костюмы, в которых вы снимались?

- О да! С Ахмадуллиной была съемка для балета «Конек-Горбунок». В Михайловском всегда стремятся показать, что классический балет может выглядеть современно и модно. И поскольку русская фольклорная тема — одна из главных в творчестве Алены Ахмадуллиной - вот, решили во время съемки использовать ее платья. Но это были не сценические костюмы, а именно наряды для фотосъемки.

- Вам, кстати, моделью нравится работать?

- Очень! Особенно, знаете, если съемка без пуант! (Смеется — прим. авт.)

Не каждый фотограф умеет снимать балет, поверьте.

У нас большое значение имеет ракурс, если мы делаем какие-то балетные позы, а фотографы часто смотрят на выражение лица и выбирают кадры по этому принципу. Для балетных же гораздо важнее, в какой позиции ноги в этот момент.

Или еще, бывает, просят прыгать, чтобы запечатлеть в прыжке. И вот ты прыгаешь десятый раз, а фотограф все не успевает сделать кадр — это, мягко говоря, бывает изнурительно. Еще на съемках часто не бывает должного покрытия, а от этого тоже многое зависит.

Так что фотосессия без пуант, а просто в красивом образе, в красивом платье и туфлях — это двойное счастье.

Фото Сергей Щербаков

"Русских очень сложно обойти! Так что надо это ценить и развивать".

- В прошлом году вы побывали на гастролях в Японии. Какое впечатление местная публика на вас произвела?

- Японцы ценят балет, особенно классические спектакли, и очень их ждут. И я Японию тоже очень люблю! Хотя для нас там все необычно, они совершенно другие. Но мне нравится японский менталитет, возможно, я мало о нем знаю, но то, с чем я сталкиваюсь, мне импонирует. Они вежливы, пунктуальны, все четко планируют. И местная кухня мне тоже по душе! Так что я рада, что гастроли состоялись.

Мы танцевали в Токио, и все зрители, конечно, были в масках, и к тому же им запретили даже кричать «браво!», видимо, чтобы лишний раз не открывали рот и вирус не распространялся. И вот, я видела только их полные восторга глаза над этими масками, но это было бесценно!

- Хлопать хотя бы можно было?

- Да, можно. А вот фотосессию с поклонниками в этот раз, конечно, запретили. Обычно японцы просят сфотографироваться на память, и когда подходят, дарят какие-то милые подарки.

В прошлый раз мне подарили маски для лица, соль для ванны и носочки согревающие — все, чтобы только мне лучше танцевалось! (Смеется — прим. авт.) Это так трогательно!

- Анжелина, вы ведь гастролировали и в Китае тоже. Китайские артисты сейчас демонстрируют невероятные успехи в классической музыке, пении, хореографии…

- Они действительно сейчас прогрессируют в балете. Мне кажется, дело отчасти в том, что они учат детей и работают по нашей русской системе преподавания.

Русская система все-таки уникальна: нас учат восемь или девять лет, преподают и историко-бытовой танец, и народно-сценический — словом, дают всестороннее образование.

Китайцы взяли это за основу, а зная, какие они трудолюбивые и усердные, — думаю, стоит ждать взлета китайского балета в скором времени.

- А как вам кажется, смогут ли они с русскими конкурировать?

- Думаю, нет. Все-таки наше, русское, славянское тело природа очень щедро одарила — у нас мягкие связки, плавные линии, много красивых балерин — об этом знает весь мир. И этот багаж позволяет держать марку.

Фото Чарльз Томпсон

Об этом вот и Ирина Александровна Винер говорила — в гимнастике то же самое.

Русских очень сложно обойти! Так что надо это ценить и развивать.

- Вы, кстати, за художественной гимнастикой как болельщик сейчас следите?

- Обязательно. Я уже, конечно, настолько хорошо в ней не разбираюсь, потому что там постоянно меняются правила. Но как зритель, как ценитель обязательно смотрю.

Новая этика в искусстве

- Считается, что спорт должен быть вне политики. Но вот у художественной гимнастики не очень получается: действительно, все время меняются правила, постоянно споры о судействе… Балету, на ваш взгляд, сегодня удается остаться в стороне от таких интриг?

-  К счастью, ничего такого я не чувствую. Другое дело, мы сейчас, конечно, очень мало гастролируем, но это сугубо из-за пандемии — мало приглашений, и любое влечет за собой огромное количество организаторских моментов.

А так всегда все крупные русские театры постоянно гастролировали по всему миру, и это было замечательно!

- Но вы наверняка слышали, как в Берлине отменили «Щелкунчика» из-за якобы неполиткорректных китайского и восточного танцев. Что вы подумали, когда прочли эту новость?

- Мне кажется, что спектакль нужно воспринимать сугубо как театральное действо, это же не реальная жизнь. Это сказка. Явно ни один постановщик не хотел кого-то уколоть и обидеть. Балет — это совершенно не про это.

- Да, люди в комментариях даже пишут, что теперь все псевдонародные индийские танцы в «Баядерке» тоже нужно убирать…

К сожалению, если новая этика настолько плотно коснется искусства — я не знаю, что останется от мировой классики.

Поэтому разбирать балеты на такие мельчайшие детали мне кажется немного странным, и я очень надеюсь, что это не будет прогрессировать.

К счастью, у нас в Михайловском театре ничего такого даже близко нет. У нас трудится много иностранцев, кстати — и американцы, и немцы, и испанцы. И никто никого не ущемляет ни по цвету кожи, ни по национальности.

У нас, например, танцует американец Эдриан Митчелл — он великолепно исполняет характерные роли. Яркая необычная внешность считается плюсом в театре. Мне вообще кажется, что Михайловский — это какой-то островок справедливости и добра!

Фото Сергей Щербаков

- Анжелина, перед интервью я пересмотрела много ваших снимков и заметила, что практически везде вы улыбаетесь. Как вам это удается? Ведь только очень далекий от балета человек не понимает, сколько труда, сил и времени стоит за этой легкостью?

- Мне кажется, ко всему нужно подходить с улыбкой. При этом условии даже то, что поначалу кажется тяжелым и неподъемным, — потом дает большие плоды.

Да, есть момент преодоления, но он есть во многих сферах жизни.

И я не могу сказать, что я открытый человек — о многом я не готова говорить публично, но стараюсь оставаться доброжелательной по отношению к миру и, кажется, он отвечает мне взаимностью.

(В этот момент на руки к Анжелине забирается белоснежный пес по кличке Зефир — прим. авт.)

- А как вы восстанавливаетесь после нагрузок? В инстаграме вы часто показываете свои занятия пилатесом. Чем вас это вид спорта так зацепил?

Как бы парадоксально ни звучало — лежа на диване не восстановишься.

И пилатес как раз стал для меня способом восстановления через нагрузку. Он включает мышцы, которые не заняты в балете, а стопы, голени и колени, наоборот, разгружает, и получается такая, что ли, декомпенсация. Я занимаюсь почти пять лет и пребываю в огромном восторге.

Раньше я бегала на дорожке (знаю, что многие артисты так делают, чтобы «переключить» мышцы), занималась с тренером в тренажерном зале (это тоже сейчас очень популярно), но ни то, ни другое не давали мне того результата, который дает пилатес.

В Европе и Америке это направление значительно больше распространено, нежели в России. Но я вот с помощью инстаграма этот спорт активно пропагандирую, и многие молодые балерины тоже начинают заниматься.

- Кстати, по поводу инстаграма. Люди там часто спрашивают у вас, каково крутить фуэте в кокошнике или какой фирмы пуанты вы носите... Вас такой, ну что ли, приземленный взгляд на большое искусство не раздражает?

- Вовсе нет. Я понимаю, что именно эти детали, эта специфика открывает мою профессию для большого количества людей.

Увидев мой профиль, возможно, кто-то заинтересуется, купит билет и придет в театр. Большой балет — это то, что стоит увидеть хотя бы однажды в жизни.

И я буду несказанно рада, если наше с вами интервью тоже станет для кого-то поводом на это решиться. Не надо бояться, надо выбрать хороший театр, хорошую постановку — и прийти!

Интервью брала: Дарья Кириллова

Фотоматериалы из архива Анжелины Воронцовой
___________

Заинтересовал материал?

Подписаться на ежеденельную рассылку в  Telegram с акциями и подарками!

Удобнее электронная почта? Подписаться на ежемесячную e-mail рассылку